Нет иного рассвета, чем в нас // Whatever happens
Время закрывания долгов и избавления от иллюзий; и в первую очередь — от иллюзии возможности возвращения.
Сайты умирают, люди уходят, сообщества распадаются, проекты рано или поздно заканчиваются. Можно долго тешить себя "вот завтра напишу, они ответят и всё продолжится", а наконец написав — получить в ответ "спасибо, мы нашли способ справляться своими силами". Можно думать, что через год или два получится вернуться в проект, над которым было так радостно работать — а потом увидеть, что прежним он быть уже перестал, а с тем, во что он мутировал, тебе не по пути.
Зелёный свет вывески закрывшегося магазина больше не будет просвечивать сквозь кроны лип в летней ночи, и в офисе с окнами до пола уже не расскажут, как дела на бывшей-моей работе — там уже не осталось никого из тех, кто меня знал. И правки, внесённые в текст не так уж и давно, при перечитывании почему-то ощущаются принадлежащими давнему прошлому, причём не моему: не в том смысле, что сейчас я бы сделал по-другому — а как будто я разбираю доставшийся в наследство сундук с пожелтевшими бумагами, обнаруживая, что с их владельцем мы удивительно схожи мыслями.
Я прощаюсь и отпускаю; я оставляю в памяти имена и подбираю к ним мелодии, которые на Самайн сыграю у Собора — чтобы окончательно проститься с тем, что так долго было со мной: пусть даже тенью, отзвуком, иллюзией.
Любое расставание, любое завершение — своего рода смерть. Но смерти на самом деле нет: есть лишь Сила.
Сайты умирают, люди уходят, сообщества распадаются, проекты рано или поздно заканчиваются. Можно долго тешить себя "вот завтра напишу, они ответят и всё продолжится", а наконец написав — получить в ответ "спасибо, мы нашли способ справляться своими силами". Можно думать, что через год или два получится вернуться в проект, над которым было так радостно работать — а потом увидеть, что прежним он быть уже перестал, а с тем, во что он мутировал, тебе не по пути.
Зелёный свет вывески закрывшегося магазина больше не будет просвечивать сквозь кроны лип в летней ночи, и в офисе с окнами до пола уже не расскажут, как дела на бывшей-моей работе — там уже не осталось никого из тех, кто меня знал. И правки, внесённые в текст не так уж и давно, при перечитывании почему-то ощущаются принадлежащими давнему прошлому, причём не моему: не в том смысле, что сейчас я бы сделал по-другому — а как будто я разбираю доставшийся в наследство сундук с пожелтевшими бумагами, обнаруживая, что с их владельцем мы удивительно схожи мыслями.
Я прощаюсь и отпускаю; я оставляю в памяти имена и подбираю к ним мелодии, которые на Самайн сыграю у Собора — чтобы окончательно проститься с тем, что так долго было со мной: пусть даже тенью, отзвуком, иллюзией.
Любое расставание, любое завершение — своего рода смерть. Но смерти на самом деле нет: есть лишь Сила.